Он известен в Нижней Туре (и не только) как Волчара. Народный поэт-рэперист, философ, пишущий «неправильные стихи» — в чем то, может, вызывающие, где-то слишком личные, а в большей своей части — искренние и обнаженные, при этом обнажающие наш несовершенный мир. Кто не знаком — его тексты и музыкальные треки в блогах на Нижнетуринском портале, а также на сайте Стихи. ру.
Его речитативы, положенные на музыку, звучат в местных (Туры, Лесного и Качканара) кафе, ресторанах и барах. Он опытен в жизни («разменял сороковник»), смел в оценках и порой даже нагл. Но все извиняет его неподдельная боль за нынешнее поколение, его надежда на то, что молодежь, тусующаяся в барах, встряхнется и вынырнет из тумана. Он не сгущает краски, знает, что говорит.
Короче, его тексты — взрыв мозгов. Лично у меня всегда вызывали уважение люди, сумевшие после каких-то жизненных катаклизмов вытащить себя (как это сделал достопочтимый Мюнхгаузен) за волосы из болота. Причем, вместе с конем. Гиганты, в моем понимании, а не люди. Ведь легче всего уйти в свою беду, от всего отрешиться, всех отодвинуть и надрывать сердце внутренними рыданиями, не замечая жизни вокруг. Опустившись в полный минор, канючить, подтачивая век родственникам. При этом — ни борьбы, ни сопротивления, ни стремлений.
Куда труднее взять себя в руки и вновь запрыгнуть на спину своего коня.
Сергей — тот самый — мой герой. Но, впервые увидев его, я помню, мысленно улыбнулась: при такой прическе — бобрик-площадка, почти лысик — за что, интересно, мой Мюнхгаузен хватался, выпрыгивая из болота жизни, — непонятно! Ну, вытащился и ладно.
— Сам стригусь. И друзей своих стригу. Хобби небольшое.
Стильные туфли, модный прикид, приличный вид человека при большом деле. Но мы идем к… охранной сторожке, где у него проходит смена сторожа-охранника пивной базы, и говорим… о поэзии.
— Полтора года не смотрю телевизор, а вот книги, стихи, Интернет — это по мне. И газету «Время», между прочим, с интересом читаю. Что-то такое (патриотическое что ли?) внутри сидит. Хочу все знать о родном городе, малой родине своей. Не обижайтесь, но «Литературная страница» слабовата у вас бывает. Такие иногда «сырые» стихи печатаете. И вообще, я заметил, современные молодые поэты совсем не могут писать о природе. Да зачем и браться? Пушкина и Есенина не переплюнешь.
— Ну, не скажите, Сергей, — возражаю ему. — Я недавно по радио услышала стихи одного поэта, все бросила и подсела к репродуктору. Как Вам такой, например, образ: «Ели в белых балахонах, как монахи, побрели…»?
— Круто.
В сторожке он включил компьютер, и маленькое помещение сразу заполнил ненавязчивый речитатив, сопровождаемый — нет, буквально выходящий из необычной, мягкой и вместе с тем ритмичной музыки, и я окунулась в его, только его мир.
А его мир — это и есть тот самый конь, на которого он вскочил, вытащив себя из пропасти. Пропасти диких проигрышей в азарте игры в автоматы, потери семьи, личного сетевого бизнеса, загула, отчаяния, и это — после стольких лет интересных работ, поездок от Дальнего Востока, Камчатки и Курил до Урала, любви, стабильности. Вытащил после всех ошибок, рокового стечения обстоятельств, после всего…
Так вот, он начал писать стихи, а потом вышел на рэп. Причем, потому, видимо, и вышел, что стихи его получались именно в этом — рубленном, отрывистом современном стиле рэпа.
— И все же, в котором из них? Андеграундном, попсовом, альтернативном, гангстеровском или каком?
— Ребята говорят, мой рэп в стиле рапсодии. Он, хоть и задиристый, но лирика присутствует. РЭПсодия, в общем.
А из компьютера раздается:
«Нижняя Тура — отличный городок:
Пять километров вдоль и пять — поперек.
Три пляжа, три района, три вокзала.
Хорошего народа живет здесь немало».
Или:
«Я — работяга, эта не по мне бодяга» (о политике).
Или:
«Вот оно: пепсикольное поколение».
А потом:
Ангел, ты где? Здесь? Или крылья надел, улетел от дел? Как ты посмел! Где ты? Курю сигареты, напьюсь… Травлюсь. Алкоголь глушит боль. Бесчувствие. Крыльев отсутствие. Ангела нет. Померк свет. Происшествие. Бесов нашествие. Их полон дом — повод дан. Ангел упорхнул, рукой махнул, бросил. Нет сил. Я же просил: не покидай, шанс дай! Последний. Ты же посредник. Между мной и небом, синим-пресиним. Мы вместе осилим, одолеем… Тишина, как стена. Я один. Ну и черт с ним…
Уже дома перелистываю сборник стихов Сергея Волкоморова «Зарифмованный мир» и не перестаю удивляться странной прихоти судьбы: человек, окончивший в своей жизни лишь одно учебное заведение — ПТУ, получивший техническую специальность, которую так и не полюбил, человек, объездивший полмира и отплававший тысячи миль в морях и океанах, создавший свой, довольно доходный, бизнес, человек, в руках которого горело все, за что бы он ни брался — так талантливы всегда были эти руки и благословенны намерения, но при этом при всем — человек, никогда не обращавшийся к миру литературному (не считая тех стишков-«неваляшек», которые писал на дни рождения друзьям и юбилеи родственникам), вдруг понимает, что должен высказаться. На бумаге ли, вслух ли, но высказаться в рифму. Как он сам признает — «неправильным стихом».
Продираясь сквозь орфографические ошибки — почему-то редактура и корректура сборника просто отсутствовали — я все глубже и глубже проникала в непознанный, неожиданный и загадочный тоннель его мыслей и чувств, полной неразберихи впечатлений, его видения мира и восприятия окружающего. А главное — в его оценку происходящему.
«Если мои рифмы вызовут у Вас эмоции — неважно: улыбку, грусть или раздражение — главное, чтоб не было скуки, буду считать, что пишу не зря», — говорит Сергей в аннотации к сборнику.
Не скучно — это уж точно. К тому же, весьма интересно. Например:
«Резки движения, как у стрижа, у соседа с десятого этажа. Ну разве мы подумать могли, что он не знает притяжения земли. То ускоряясь, то замедляя полет, машет руками, на шляпы сверху плюет, в воздухе крутит пируэты свои, а мы выглядим сверху, как муравьи».
Он философичен:
«Погода дождем рыдала, слезы по лужам били. Девушка страдала, а ее любили. Прижавшись к окну, как к дверце, поднявшись на скользкий карниз, с тяжелым камнем на сердце падают только вниз. Ну, а если любовь окрыляет, взлетает душа, как птица, земля не принимает. И целую ночь летится».
Он ироничен:
«Мечусь от стены к стене — обычный, невезучий. А в осеннем окне крыши царапают тучи». Или: «Мимолетная встреча со старой знакомой. Очень много хотелось сказать. Но с ней рядом какое-то насекомое не уставало слов паутину вязать».
Он самокритичен:
«Жаль, не способен на чувства серьезные — значит, душевно я ограничен. Здесь не помогут речи слезные, если до мерзости эгоистичен».
Он не чужд образов:
«Лезвием ветер холодный юбкой играя от лени, будто зверек голодный, ваши кусает колени. И ошалело мчится, не видя дороги, дальше… Если бы научиться также вот жить без фальши».
Он способен на раскаянье.
«А мама ушла… Пусто. Покой нашла. Грустно. Столько слов не сказал — опоздал. Песню ей не спел — не успел. Мамы больше нет. Померк свет. Нужен очень совет. Ответа нет. Пока мамы с вами — сыпьте словами! О любви говорите, не ждите! Говорите сейчас — что у вас. Заслужила она. Сполна…».
Его раздирает боль. Боль за молодежь, слепо идущую на поводу наступающего на пятки «кумара» — наркомании, пьянства, разврата. Стихи на эту тему — крик. Человек, сам побывавший в бездне, он видит глубже, раньше других замечает признаки растления молодого поколения, юной души. Он взывает нас оглянуться, присмотреться, бить тревогу и не верить официальной статистике.
«Если вашему ребенку двенадцать — надо снова брать его за руку».
«Все плывет в глазах. Слезы. Сын в тяжелых снах… Дозы. Вена тут и там исколота. Что потеряла, мам? Золото. Оно в ломбард давно снесено. И по венам — дерьмо одно. Рай на земле искал, милый. А нашел оскал… могилы».
Или:
«Сегодня, сейчас, в нашем веке покупают дети без лиц обычный набор в аптеке: пузыречек, бинт и шприц. Кто-то спасает кошек, кому-то жалко котят. А из черных окошек на землю шприцы летят».
Есть в сборнике серьезный протест против религиозных сект (имел опыт общения с ними). Есть любовная лирика, дружеский шарж и юмор, лирика одиночества, поэзия дворовая, взрослая и подростковая — ситуационная, с картинкой («Лось», «Часовщик», «Блюз»), есть подъем энергии и духовное «кораблекрушение», есть тоска (как у любого поэта) и свои неологизмы (по Маяковскому) — этакие «Зарифмушки» и раздел «НефорМат», где он «пирсинг сделал на частушки». Кстати, и частушки тоже есть, порой непристойные, чего я никак не приемлю, и думаю, не только я. Но есть и они. С сарказмом одиночества познавшего жизнь волка. И понимаешь: не только от фамилии его псевдоним Волчара.
Тем более что наряду с этой (так скажем) площадной поэзией, как он сам говорит — «рифмоплетством», в сборнике есть стихи, написанные в стиле хокку, хоть, правда, тоже «неправильные», по мнению автора:
«Ветер уносит сорванный лист. Гусеница в небесах», «Смешались вино и слезы. В бокале из осколков, склеенных наспех», и с юмором: «Палочки беру. Ем суши, пью саке. После сибирских пельменей».
Он реалист, «политике параллелен», пишет о жизни, и потому ему это легко дается. И вовсе он не насупился на нее (жизнь), не обозлился. Остался таким же влюбчивым, добрым и заботливым человеком, каким, говорят, всегда был. «На мне (и на брате с сестрой) престарелый, больной отец, хожу к нему между сменами в дежурстве, готовлю еду, любую работу по дому делаю. Мне нетрудно. А еще дочке надо с институтом помочь. Мы с ней очень дружим».
Его любят друзья, помогают ему во всем. Впрочем, так же, как охотно помогает им он. А нравятся ему:
«Панды, коалы, пингвины, с компакт-дискамиDVD-магазины, сигареты „Винстон“, обязательно жвачка, в бумажнике — дензнаков пачка, пельмени остывшие, вафли „Артек“, музыка юности — тех дискотек, кино, подарки дарить, танцевать, рассказать анекдот, порисовать, „Коррозия металла“, „Руки вверх“, клубняк, и снова — дагестанский коньяк, послушать отца — пока он есть, в автобусе на свободное место сесть, с умными людьми вести диалог, очень сильно — мамин рыбный пирог… Нравилось быть главою семьи».
И заканчивает неполный список бодро:
«Вот почти все Любови мои».
Он такой, какой есть. А без таких вот Волчар жизнь совсем без красок. Неправда ли?
Частушки о Нижней Туре
Хороша у нас дорога
Протянулась вдоль пруда:
Выпало осадков много —
Трасса съехала туда.
Магазины, как грибы,
Пооткрылись тут и там,
Туринцы — божие рабы
Десятый год уж строят храм.
Наша Нижняя Тура
Не пахнет уж фиалками,
Тут гора и там гора —
Себя завалим свалками.
