В октябре 1986 года двух друзей из Свердловска-45 (нынешнего Лесного) Алексея Иванова и Сергея Чеснокова призвали в армию. Парни попали на сборный пункт в Егоршино, где их две недели «кидали» из команды в команду. Успели «побывать» танкистами, пограничниками, моряками, ракетчиками… Пока ждали «покупателей», бегали на построения, валялись на двухэтажных нарах, доедали гостинцы, прихваченные из дома. Читали «стенопись» предшественников, типа: «Нас было четверо, всех забрали, скоро придут за мной, но живым не дамся» и, конечно, волновались о том, куда забросит судьба. Знали ли они тогда, что им придется стать «глазами и ушами» для целого Советского Союза.
В конце концов, приехали два офицера в форме ВВС и нас «купили». Десять человек из Свердловска-45 попали в эту команду. До самого конца пути мы не знали, куда нас везут. Сразу бросился в глаза контингент призывников. В основном это были студенты МИФИ, МФТИ и МХТИ. Уже в самой части №14169 (г. Балта, Украина) мы узнали детали. Нас привезли в учебный центр Службы специального контроля (ССК) 12 Главного управления министерства обороны, которое занималось ядерной тематикой.
«Холодная война» в ту пору была далека от завершения. Задача ССК заключалась в контроле над проведением ядерных испытаний в мире. Здесь изучали разные методы контроля взрывов (ядерных и химических): от подземных и подводных до космических. Готовили акустиков определения координат огневых точек противника «по выстрелу» для подавления своими средствами. Была подготовка специалистов по ложной имитации применения разного оружия. У ССК была своя эмблема, а одевались в разных частях по-разному. Мы носили форму Военно-воздушных сил, где-то были общевойсковые опознаватели, а где-то «прятались» как войска химической защиты.
Когда по утрам бегали на зарядку, обратили внимание на аккуратные бетонные дорожки со стянутыми над ними «шатром» деревьями. Оказалось, что это маскировка от аэрокосмических средств визуальной разведки. Раньше здесь была ракетная часть стратегического назначения, но после предательства полковника Пеньковского ее оперативно куда-то перенесли. В бывших ракетных укрытиях разместили склады аппаратуры и имущества уже другого назначения. Однажды нас привели на один из складов. Там мы увидели несколько стоек аппаратуры радиотехнического метода регистрации ядерного взрыва. Несколько блоков были вынуты и лежали рядом. Это была ламповая аппаратура. Мы удивились - какое старье!? Прапорщик – старший нашей команды пояснил - не старье! При ядерном взрыве полупроводниковая техника выйдет из строя от мощного электромагнитного импульса, а лампы выдержат! Уже после службы я узнал, что оборонной промышленностью СССР давно налажено производство сверхминиатюрных (соизмеримых с микросхемами) электронных ламп. Такая «начинка» в свое время сильно удивила американских и японских специалистов, которые изучали угнанный дезертиром Беленко советский истребитель МиГ-25. Хотя то, что мы увидели, были полноразмерные радиолампы – все было рассчитано для атомной войны. Мы почувствовали прилив удовольствия, потому что удалось в чем-то обскакать наших вероятных врагов.
На физическую подготовку обращалось меньше внимания, чем в других войсках. И все же бегали часто, иногда в противогазах и в комплектах химзащиты, ну и стрельба, и полоса препятствий, и прочие тренировки случались. Главной задачей у нас было освоить специальность. Весной 1987 года приехала комиссия из Москвы. Все не ниже полковника. Председатель – генерал-майор. К нему я и попал на экзамен по специальности. Вопросы были не все по теме. «Отстрелялся» удачно, спасибо учебе в МИФИ.
Дальше нам предстояла служба в Казахстане. Поселок Боровое удивительный по красоте курорт, лучшая здравница-санаторий Министерства обороны СССР и дачи Первых Секретарей ЦК Компартии Казахстана разных лет Д. А. Кунаева и Г. В. Колбина. Путь из части до технической площадки пролегал вдоль бесконечных пляжей.
Воинская часть № 22158 не была похожа на другие строевые части. Не было традиционной разбивки на роты и взводы. Единственным исключением был автовзвод, в котором было приблизительно 150 солдат и 250 офицеров. В группе оперативной обработки информации (ГООИ), где мы служили, было восемь рядовых и столько же офицеров, непосредственно занятых на дежурстве. Два двухэтажных здания, где предстояло дежурить, выглядели странно. Сначала они нам показались санаторными постройками. Дело в том, что здесь тоже позаботились о защите от аэрокосмического «подглядывания». Вдобавок к соснам, которые росли везде, стены зданий по периметру были окружены многоярусными горизонтальными поясами из асбоцементных плит метровой ширины. В окна заглянуть ни с земли, ни с воздуха было не возможно. Издалека такой «имидж» напоминал традиционные ряды балконов курортных гостиниц. Кругом летали птицы и прыгали белки. На крыше одного из зданий были параболические антенны связи (в шутку связиста называли космонавтом). Это здание занимали специалисты радиотехнического метода обнаружения ядерного взрыва. Рядом находилось антенное поле. Там были полутораметровые штыревые антенны для запуска аппаратуры, Ф-образные, прямоугольные двухметровые пеленгаторы, ориентированные север-юг, запад-восток, и 4,5-метровые вертикальные, сетчатые, напоминающие огромную колбасу, антенны-вибраторы, задача которых была засечь форму принятого радиосигнала. Неизвестно, из каких соображений антенное поле устроили у подножия небольшой скалы. Это давало интересный эффект: сигнал мог дважды пройти через антенны – прямой и после отражения от скалы. Аппаратура его фиксировала дважды. В больших аппаратных комнатах рядами стояли стойки приборов (именно такие мы видели на складе в Балте) размером с трехсотлитровый холодильник с массой переключателей, приборов, ручек, лампочек и четырьмя круглыми экранами, в которые через тубус смотрит фотоаппарат. Один из экранов отображал пеленг сигнала, а три другие – форму самого сигнала в разных масштабах. Цифровые индикаторы показывали дату и время до миллисекунд – самое точное время в Азии! Фотоаппарат – коробка размером с современный принтер. Хитрая механика позволяла быстро передергивать пленку и делать до десяти кадров в секунду.
Видел как-то фотографию оператора в момент настройки техники, снимок был сделан для дембельского альбома. Ракурс и дистанция были выбраны так, что обывателю может показаться сюжет «как в танке». Подобная солдатская смекалка проявлялась часто. Для аналогичных целей была сделана фотография гранатометчика. И это в части, где кроме автоматов Калашникова и пистолетов Макарова оружия нет! Секрет прост - сантехническая чугунная труба с засунутой в раструб, случайно найденной, круглой болванкой сошла за гранатомет.
Второе, точно такое же на вид, здание было основным. Там находился больший состав дежурной смены. Здесь были оперативный дежурный и его помощник. Рядом были оператор, связист и начальник расчета ГООИ.
Средства связи были разнообразные: засекреченная связь, абонентский пункт, телеграф и только что введенная компьютерная связь через комплект электронных устройств серии ЕС. Чуть позже появилась даже «бегущая строка». Компьютерная стойка была одна, а к ней присоединялось восемь рабочих станций – монитор (телевизор) и клавиатура. В отдельной комнате дежурили специалисты сейсмического, акустического и магнитного методов. Аппаратура всех методов размещалась шкафами вдоль стены. Остальное пространство занимали рабочие места операторов. У каждого был шестидорожечный самописец непрерывной регистрации. У сейсмика (он же начальник расчета) стояла рабочая станция – экран с клавиатурой. Свою комнату занимала группа компьютерной обработки с одним оператором. Теперь редко можно встретить зеленые монохромные мониторы и принтеры «MERA» польского производства. Основное место здесь занимали огромные накопители на перфолентах и магнитных дисках. На крыше располагалась аэрозольная станция (похожа на метеорологическую). Первый этаж был настоящим компьютерным раем. Шикарная в то время ЭВМ ЕС1033, накопители всех типов, принтеры, модемы... (обслуживание целиком офицерское).
В 1987 и 1988 годах действовал международный договор о запрещении испытаний в открытых средах, подписанный всеми ядерными державами, кроме Китая, хотя и им соблюдался. Таким образом, аэрозольный метод (по наличию лития в атмосфере) оказался резервным.
Из всех методов контроля самым эффективным оказался сейсмический. Теоретически мог быть полезен акустический метод. При подземном испытании от мощного толчка происходит резкий сдвиг крупного «пятака» земли вверх - вниз. Инфразвуковая (низкочастотная) волна от относительно близкого полигона в Семипалатинске шла к нашей станции около получаса. Сейсмический сигнал преодолевал этот путь за 1,5 минуты. При отработанном и более оперативном сейсмическом методе особой необходимости в акустике не было. Но на «войне» в ход должно идти все. Приезжали специалисты, настраивали, регулировали. Работа была сложная. Информация по реальным сигналам копилась медленно.
«Ядерный паритет» всем сторонам обходился очень дорого. США и Франция испытания проводили один, реже два раза в месяц (среда, четверг или пятница с 18:00 до 24:00 по Москве), Китай взрывал один раз в год (пятница, в июле, 8:00 по Москве). В СССР испытания проводили один-два раза в месяц, в воскресенье, в 8:30 по московскому времени. У Франции были «каникулы» с октября по апрель. Возможно, атолл Муруроа в южном полушарии использовался как курорт для спецслужб?
В былые времена, когда взрывали на земле, в воздухе, на воде и под водой, в состав расчета ГООИ входили еще и радисты. За несколько часов до испытания от атолла Муруроа по радио начинали «разгонять» корабли и самолеты. Сам подрыв выполнялся электроникой после голосового обратного отсчета, как при космическом старте. Сигнал радиометода принимался аппаратурой автоматически немедленно, сейсмический сигнал шел до нас 19 минут 27 секунд, акустический – 15 часов, работа для аэрозольщика поспевала через день – два. В два последних показателя мог вмешаться ветер, который над Тихим Океаном бывает достаточно буйным. Время подготовиться было. Информация о готовности испытаний на зарубежных полигонах у нас была всегда, КГБ СССР свою работу делал четко. Не всегда было известно точное время, но нашу работу это не сильно осложняло.
Применялись различные способы маскировки испытаний. За несколько секунд до ядерного мог выполняться мощный химический взрыв, или использовалась «старая воронка». В первом случае начало сигнала «смазывалось», что характерно для землетрясений, а во втором – сигнал гасился осадочными породами. В отличие от США, где подрыв производился в начале часа, в 00 минут, французы использовали первые или последние минуты часа. Но наши операторы распознавали все эти уловки. P-, S-, Lg-волны, лучи отраженные, волны Релея и Лява, цуги и пучности – эти термины сохранились в памяти операторов навсегда.
