Воспоминания ликвидаторов нижнетуринцев катастрофы
26 апреля 1986 года произошла одна из самых страшных и масштабных техногенных катастроф в истории – взорвался атомный реактор Чернобыльской АЭС, сила взрыва которого оценивалась как пять хиросимских бомб.
О том, в каких условиях приходилось работать на чернобыльском пепелище – из воспоминаний нижнетуринцев – ликвидаторов аварии.
Нижнетуринец Евгений Зволев был призван в Чернобыль по повестке военкомата из Казахстана вместе с Николаем Пасечником и Анатолием Загорулей. Им было по тридцать лет. С декабря 1986 по май 1987 года наравне с тысячами других людей они занимались ликвидацией последствий Чернобыльской аварии.
Из воспоминаний Евгения Зволева:
– Из 150 человек, призванных военным комиссариатом, медкомиссией было отобрано 22 человека. Непременные условия: возраст за тридцать и двое детей в семье – призывные комиссии все же нарушали. Платили, как гражданским. Конечно, мы понимали, что последствия для здоровья будут необратимы, но раз Родина в тебе нуждается, как же не ответить ей.
Походы в ад
К этому времени четвертый блок атомной станции был уже в саркофаге, поэтому они выполняли другие задачи – очищали от снега траншеи теплотрасс, прокладывали кабели, возили из чистой зоны песок, используемый для фильтрации технической воды на действующих энергоблоках. Работали вахтовым методом по 10–11 часов.
Из воспоминаний Евгения Зволева:
– Реактор к нашему приезду уже «одели» – саркофаг возвели еще в ноябре, к празднику. Но работать непосредственно в зоне было опасно. Ученые корпели над тем, чтобы узнать: где топливо, сколько его выброшено наружу, сколько лежит внутри?
Для этого им предстояло войти внутрь блока № 4, провести тщательную разведку всех помещений, куда можно пройти сквозь развалы. Сделать это было непросто, разрушения грандиозные, фон огромный. Хоть дозиметристы, как саперы, и проложили пути в коридорах, о безопасности и речи не было.
Мы уважали их за эти бесстрашные походы в ад. Мы восхищались военными вертолетчиками, которые (как рассказывали очевидцы) зависали, пока тлел реактор, в 25 метрах над его жерлом и сбрасывали из своих «вертушек» мешки с песком, свинцом и грунтом. Когда автоматика грузового отсека вертолета отказывала, помогали сбросу вручную. Зависали они без специального обмундирования (только респираторы и у некоторых – легкие защитные костюмы, никто ни к чему не был готов!) и прекрасно зная, на что идут. Об этих ребятах здесь ходили легенды.
Не единственный выброс
Валентин Васев призывался в Чернобыль из Краснотурьинска. Прибыл туда в феврале 1988 года. Ему было 37 лет.
Из воспоминаний Валентина Васева:
– Раз пять заезжал с автокраном на станцию для демонтажа плит кабельного канала. Был рядом с реактором, до которого мог дотронуться рукой. Дозиметр, конечно, был с собой, но говорили, что у него погрешность на 40 %.
Рядом со станцией находились производственные здания. Их ломали БТРами. Бульдозеры подтягивали сломанные конструкции к автокрану, который грузил их на машины. Машины везли эти отходы на «могильник».
Помню, сидел в кабине управления автокраном, вдруг ко мне подходит человек, на каске которого написано: главный инженер. Он приказывает срочно спрятаться в укрытие – на станции произошел выброс с энергоблока. И это был не единственный выброс.
Убийца, которого не видно
Об опасности радиации ликвидаторы знали и работали по дозиметрическому наряду, но случалось так, что радиационный фон в траншее был 35 микрорентген, а рядом – «яма-ловушка», в которой он составлял 30–60 рентген.
Радиацию почувствовали сразу на второй день пребывания в зоне – кисловатый привкус металла во рту и постоянный кашель. При большой дозе облучения шелушилась кожа на открытых участках тела и появлялась одышка. А через полгода у молодых парней начали болеть суставы и голова, стало прихватывать сердце, мучила бессонница…
Врачи старались не связывать эти болезни с событиями в Чернобыле, и только лишь после Первого съезда народных депутатов СССР в 1989 году о чернобыльских проблемах заговорили в полный голос.
По ту сторону Припяти
Нижнетуринец Сергей Лоханин в сентябре 1986 года, явившись по повестке в военкомат, был отправлен в учебную часть Чебаркуля, где его, вчерашнего слесаря, сварщика, водителя, обучили новой специальности – дозиметрист. Он не сразу узнал, что их готовят для работы в Чернобыле. Страшную правду привезли в часть те, кто уже отбыл командировочный срок на зараженной территории. Сергей попал в Припять.
Отравленная красота
Из воспоминаний Сергея Лоханина:
– Жутко. Тишина такая… ни птиц, ни животных, деревья словно обгоревшие, черные стоят, а на них – висят использованные тканевые повязки, которыми люди закрывали лицо. Кидали маски, которые позже мы прозвали «лепестками», прямо из машин – те падали на землю или застревали в ветвях деревьев.
У Припяти было и другое «лицо» – это поля с густой пшеницей и яблони, усыпанные плодами. Первый раз в жизни я увидел, как растет виноград.
Но это была уже отравленная жизнь и красота. Некогда красивый и процветающий город теперь тоже казался мертвым, застывшим – в брошенных наспех домах осталась вся мебель, одежда и посуда. Было ощущение, что все люди внезапно исчезли.
Соскоблить радиацию
Во время монотонной и тяжелой работы ликвидатор Сергей Степанович снимал верхний слой земли толщиной 15 см и сбрасывал грунт в кучи. Затем выкорчевывал пни срубленных деревьев. Люди хотели соскоблить с «лица» Припяти глубоко въевшуюся радиацию. Но у самих ликвидаторов из полка Сергея Степановича никакой специальной защиты от облучения не было. Разве что маска из ткани, закрывавшая нос и рот.
Позже, когда мужчину направили заниматься мойкой и обработкой тяжелой техники разными химическими растворами, начальство выдало резиновую химзащиту. В ней было душно и сложно работать.
Йодное дыхание
– Мы работали четыре часа в день. Потом возвращались в палаточный лагерь. Он был расположен в полях, в двадцати пяти километрах от города. Для отдыха была оборудована свинцовая комната, но ее стены не могли защитить от радиации. То, чем нас кормили, трудно было назвать едой для людей.
Каждую неделю сдавали кровь, о результатах анализов нам не говорили и дозу облучения «срезали», так как люди быстро набирали установленные 25 рентген. От дыхания на повязках оставались йодные отложения (радиоактивный изотоп йода-131 накапливается в щитовидной железе, что приводит к внутреннему облучению организма). Заработную плату начисляли нам, как солдатам: за каждый день – 3 рубля 80 копеек.
БТР в 600 микрорентген
– Когда я набрал допустимую в тех условиях дозу облучения, меня перекинули в пункт специальной обработки техники. Дозиметром мы проверяли степень зараженности техники, и если он зашкаливал, то ее мыли. После обработки показатели оставались угрожающими, машина отправлялась на две недели в отстойник. Иногда «отдых» не помогал, и техника списывалась: зараженная, она не годилась на переплавку. Ее обливали клеем, мастикой и увозили на кладбище машин. Помню один БТР – 600 микрорентген! А спецодежда защищала нас только от воды.
Через четыре месяца, получив увольнительную, зарплату и дозу облучения 24,3 рентгена, я вернулся домой. Родные с трудом узнали меня.
Награждены орденом Мужества – Евгений Васильевич Зволев, Виктор Владимирович Соловьев, Сергей Степанович Лоханин, Николай Николаевич Пасечник, Иван Петрович Сидоров
В Свердловской области проживает порядка 7 тысяч человек, пострадавших вследствие Чернобыльской катастрофы, аварии на производственном объединении «Маяк», ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне, ветеранов подразделений особого риска
В результате аварии на Чернобыльской АЭС в зоне заражения оказалась территория в радиусе 30 километров. Радиоактивное облако накрыло часть Белоруссии и страны Европы
26 апреля в 11:00 у памятника жертвам радиационных аварий и катастроф в сквере Нижнетуринской больницы на ул. Машиностроителей, 2 состоится встреча, посвященная годовщине Чернобыльской катастрофы и ликвидации ее последствий.
