О том, как отдыхали рабочие приисков в начале XX века
Откуда люди приезжали на Исовские прииски, и кто мог не прижиться в среде старателей? Как гуляли на ярмарках в Нижней Туре и на что проматывали все деньги? Какие песни любили, и кто был лучшим танцором?
Мы продолжаем публиковать воспоминания Владимира Григорьевича Бабурина, старожила поселка Глубокая, записанные в 1961 году.
Беглые и свободные
«На прииске жили люди, съехавшиеся со всех концов России, но большинство были с уральских заводов, деревень – из Невьянска, Билимбая, Сылвы, Кунары, Шадринска, Камышлова. Люди разных национальностей: русские, татары, украинцы, латыши, поляки и другие. Были семейные и одинокие. Часть жила без паспортов или с "липой", бежавшие с каторги из Сибири, Сахалина.
Народ на прииске жил в основном хороший... Не любили холуев, подхалимов, наушников, тех, кто жил "и вашим, и нашим", имел связь с полицией, администрацией. Народ был гордый, свободолюбивый, дружный. Не любили низко склонять голову, пресмыкаться перед хозяевами, администрацией.
Редко кто-нибудь из рабочих обзаводился каким-то своим хозяйством, копил, откладывал про черный день. Делились последним».
Ярмарочные гуляния
Главными гуляниями для приисковых рабочих были дни ярмарок в Нижней Туре в Петров день и на Покров. «В эти праздники люди с приисков: кто на лошадях, а большинство пешком, отправлялись с раннего утра, а то и с вечера в [Нижнюю] Туру в шестнадцати километрах от Глубокой».
Ярмарка открывалась с утра. На нее «съезжались купцы из других городов. На площади устанавливались палатки, наскоро сбитые из теса ларьки. Крутилась карусель, гармонист разделывал с переборами под бубен русскую плясовую. Клоун в ярком оперении зазывал в цирк.
Настежь открывались двери кабаков, пивных, рейнских погребов. Недалеко от пивных, кабаков тянулся "обжорный ряд". На сковородах жарились пироги, в котлах варились пельмени. Краснощекие торговцы звонкими, певучими голосами кричали:
– Кому жареных пирогов с мясом, с рыбой, кому горяченьких уральских пельменей?
Как морской прибой в разноцветном пестром наряде шумела людская тысячная толпа, оглашая воздух шумом голосов, песен, шуток.
Старатели, рабочие с приисков гуляли два-три дня, пока не спускали до копейки.
Винная спекуляция
Акционеры-хозяева приисков способствовали процветанию пьянства, картежной игры, чтобы отвлечь внимание рабочих от политической борьбы. Формально для замазывания глаз, на приисках не разрешалось открывать винных лавок, зато кругом процветали спекуляция, торговля из-под полы вином, пивом.
Ближайшая винная лавка находилась в деревне Елкиной, в шести километрах от Глубокой. Спекулянты-шинкари <…> ежедневно мешками возили оттуда вино, пиво. Уплатят в винной лавке 40 копеек за бутылку, а продают по 60–75 копеек за чайный стакан. Дадут уряднику взятку, торгуют днем и ночью, распивочно и навынос».
Приисковые вечеринки
«Приехав на прииск (в 1908 году, в возрасте 14 лет – прим. автора), я быстро подружился с местными ребятами, среди них стал своим человеком. Без меня не обходилось ни одно гуляние, вечеринка, свадьба, именины. Придешь вечером с работы, не успеешь поужинать, ребята уже ждут. Берешь гармонь в руки, ремень через плечо, накинешь пиджак на один рукав, заведешь уличную приисковую, с песнями, с гиком, и отправляешься на гулянку на всю ночь.
Особенно ребята любили петь песни «Ермак», «По диким степям Забайкалья», «Мчится тройка почтовая», «Не шуми мати зеленая дубравушка». Зайдут к шинкарке, выпьют по стакану, закусят, а потом затянут хором. Бледность покроет лица, глаза горят… Что-то далекое, суровое, грозное слышалось в этих песнях.
Или растянешь меха, ударишь пальцами по клавишам, заведешь лихую с переборами. Встряхнут чубами, озорством, весельем заискрятся глаза. Все завертится, закрутится в вихре лихой пляски. Эх! И давали же жару, показывая свою молодецкую удаль. Такие коленца выкидывали, то и смотри, что подметки у сапог отлетят. Отличался мастерством танцевать Васька Попов. Пойдет отбивать, дробить чечетку или вприсядку, каждая косточка говорит, залюбуешься».
Бараки да казармы
Рабочие на приисках жили, как правило, в бараках и казармах, все вместе – и мужчины, и женщины, и дети. Условия были такими, в которых современному человеку пришлось бы очень тяжело.
О жизни в бараках – из воспоминаний Владимира Григорьевича Бабурина, старожила поселка Глубокая.
Вода под ногами
«Осенью 1908 года мы купили собранный из всякого хлама жилой барачишко, площадью не больше 15 квадратных метров, с одним окном, без крыши, без сеней. Три стены находились в земле.
Поселились две семьи, наша и Казакова, всего 12 человек. Спали на полу, все вповалку – негде было ступить ногой. Зимой холодища, вода в ведре ночью замерзала. Пришла весна – с потолка ручьями льет вода. Кругом подтопило, под половицами хлюпает вода. Ну, думаем, беда задавит, надо куда-то перебираться.
Пять семей
Освободилась одна казарма – переехали. В казарме потолок был сухой, под ногами не хлюпало, но завидовать было нечему, как говорят, хрен редьки не слаще. Казарма была небольшая, перегорожена на три половины: русская печь, камин, сплошные нары. Жили пять семей. Мы с Казаковыми. Сергеев, лет пятидесяти, плешивый, с водянистыми глазами, чахоточный, страшный матерщинник. Всегда вмешивался в женские скандалы, крыл всех без разбора трехэтажным матом. Такие же горластые крикуны были его жена и пять человек белобрысых задиристых ребятишек.
Медведевы, старик со старухой, и два рыжих их сына, которых утром будили всей казармой, никак не хотели вставать.
Соседство с клопами и пьяницами
Зимой круглые сутки топили камин. Спали на нарах вповалку. В казарме было полно клопов, блох, всю ночь не давали покоя.
В воскресенье еще спишь, а у печки скандал, драка. Каждой из пяти женщин хочется вперед занять печь своей стряпней, хлебом. В выходной день соберется полная казарма ребят, пьяных мужиков, да еще свои подзаложат, ну и целый день смотришь бесплатный концерт, физкультурные номера по боксу, выбрасываемые подвыпившими жильцами и пришлыми пьяницами.
В этой казарме мы прожили три года.
Одна татарская и две вятские
Прииск Глубокая в начале XX века запечатлел на своих открытках местных фотограф Лагунов. Именно на Глубокую приехал в 1908 году 14-летний Владимир Бабурин / Фото из архива Нижнетуринского краеведческого музея
Затем перешли жить рядом в другую казарму поменьше. Раньше она использовалась как сушилка для мокрой одежды татар. Когда татары уехали, была использована под жилье. В ней поселилась другая татарская семья из восьми человек, да нас вселилось две семьи – 12 человек. Русской печи не было. Посредине казармы стоял большой камин.
С утра до вечера в котлах варилась конина, в большом чугунном чайнике кипел крепкий чай, на плите на конском сале пекли лепешки. От котлов поднималось большое облако пара, пахло потной кониной, горелым конским салом. Несмолкаемый крик, рев ребятишек, чужая разговорная речь, другие обычаи, обряды.
В этой казарме нам пришлось прожить до 1918 года, до Великой Октябрьской социалистической революции.
